— Господин секретарь министерства, пусть министр спит спокойно. А заодно и ваши соседи с островов. Сто тонн железа, при наличие миллионов тонн, никак не повлияют на закупочную цену. Металлолом будет доставлен из Германии в Вену, а там уже по Дунаю, и в Черное море. Чтобы доказать свою невинность — или невиновность, я могу предоставить вам копии накладных. Кстати, ваши знакомые могут приобретать металлолом в Советской России, у Крымской республики. В том же Крыму осталось огромное количество невостребованного железа, а Слащев будет рад отдать весь хлам не по четыре сантима за килограмм, а по два.

Если надумают, мы в Крым еще и свой металлолом подвезем.

Бертело покивал, наматывая мои слова на отсутствующие усы. Но не сказав мне ни да, ни нет на предложение о покупке железа, опять спросил:

— Мсье Кустов, французскому правительству стало известно, что вами интересуется один из бывших русских промышленников и банкиров мсье Рябушинский. Несложно догадаться о причинах такого интереса. За последние полгода Рябушинский скупил все ценные бумаги акционерного общества по разработке радиоактивных металлов в бывшей Российской империи.

— Могу добавить, что наша встреча уже состоялась и господин Рябушинский предложил моему правительству создать концессию. Но я представляю во Франции не официальную структуру, а Центральный союз потребительской кооперации. Решение о создании концессии не в моих полномочиях.

— Это я знаю, — закивал Бертело. — Но вы, как человек, лучше всех в России знающий обстановку во Франции, безусловно можете предложить правительству более интересный проект, нежели Рябушинский.

И что, господин секретарь предложит создать концессию с какой-то фирмой, где пайщиком состоит он сам или его друзья? Неужели во Французской республике все так прогнило, а ее высшие чиновники думают лишь о наживе?

Но секретарь министерства медлил. Верно, желая попить, взял стакан, стоящий на столе, рядом с бумагами, поднес ко рту и, чуть-чуть было не отхлебнул, но вовремя спохватился — там оказался замочен стеклянный глаз.

— Мерде, — выругался мсье Бертело.

Ну, чего тут ругаться-то? Даже если бы отхлебнул, ничего страшного. Я терпеливо ждал предложений мсье Бертело, но их не последовало.

— Надеюсь, наш разговор останется между нами, — попросил меня секретарь. — Господин Рябушинский оказывает определенные услуги правительству Франции, поэтому мне не хотелось бы, чтобы он узнал о том, что мы против его участия в концессии.

Хм. Ничего не понимаю. Типа — сам не ам, и другим не дам? А почему вообще речь идет о какой-то концессии? Француз уверен, что мы сами не в состоянии добывать радиоактивную руду?

— Последний вопрос, мсье Кустов, — склонил голову на бок секретарь. — Кто, по вашему мнению, может занять должность полномочного посла во Франции?

Впору только развести руками. Я не нарком иностранных дел, чтобы ставить послов. Но, боюсь, что этот вопрос в компетенции не НКИД, а Совнаркома, а то и Политбюро. Посланник Советской России во Франции — слишком важный пост, чтобы решает его просто так, единолично.

— Наверное, на должность политического представителя станут рекомендовать либо Ганецкого, либо Красина, — предположил я.

В моей истории первым послом Советской России был именно Леонид Красин. Не сомневаюсь, что в этой реальности назначат именно его. Для должности посла нужен человек, обладавший авторитетом и у нас, и в Европе. А уж Ганецкого я упомянул за компанию, чтобы сделать вид, что я и на самом деле думаю.

— Ганецкий, насколько я помню, посол России в Латвии, а Красин — он ваш коллега, возглавляющий торговое представительство в Британской империи.

— Именно так, — подтвердил я предположения Бертело.

— Благодарю вас, — раскланялся секретарь министерства. — Если у вас нет ко мне иных вопросов, то не смею задерживать.

Я тоже в ответ раскланялся, а выходя испытал легкое недоумение. А зачем секретарь вообще меня вызывал? Предупредить о том, что оружие ирландцам поставлять не стоит? Или о Рябушинском?

Обычно, самый важный вопрос задается в конце, а какая, собственно-то говоря разница, кто станет послом во Французской республике?

Глава 22

Картошка нового урожая

Сегодня решил переночевать у графа Комаровского. Благо, еще не очень поздно, а на кухне у тещи, надеюсь, что-то да и найдется, чтобы накормить усталого и голодного зятя. А еще — здесь репортеры меня не будут донимать своими дурацкими звонками и просьбами об интервью. Как же они меня достали!

Странно, что я вообще сегодня устал. Вроде, особо ничего и не делал. Либо беседа с секретарем министерства так утомила, либо старею. М-да…

Елисей Коновалов довез меня до особняка, убедился, что с его подопечным ничего не случилось, и лишь потом уехал, сообщив, что завтра прибудет, как уговорено, в восемь ноль-ноль. Телохранителю дай волю, так он бы и ночевать остался. Нет уж, пусть едет домой, знаю, что у парня здесь имеется дама сердца.

Комаровские уже собирались спать, но на мое появление отреагировали спокойно и даже радостно. К счастью, супруга рыдать не стала, а Ольга Сергеевна даже сподобилась нарезать колбасы и состряпать омлет на примусе (во Франции они тоже есть, не удивляйтесь). Тесть, колдующий с кофейником, грустно посмотрев на меня, укоризненно сказал:

— Наташа все эти дни места себе не находила.

— Пап, ну что тут поделать… — вступилась за меня жена. — Володя, то есть Олег, был в эти дни очень занят. И он мне звонил, между прочем.

И впрямь, я почти четыре дня не появлялся у жены, не мог выкроить время.А газетчики, сволочи этакие, уже растрезвонили на весь Париж о кровавой перестрелке, в которой едва не погиб советский торговый представитель. Сам я эти газеты лишь полистал, но без особого удовольствия. А на внимательное чтение времени просто не было. Редакторы, между прочем, могли бы и не помещать фотографию торгпреда в полицейском участке. Еще газеты были заполнены фотографиями трупов. Трупы в авто, трупы на мостовой, потом те же трупы, только в морге. Перестрелка между двумя советскими сотрудниками торгпредства и семью офицерами Белой армии затмила все остальные события. Боюсь, газетчики станут мусолить эту тему неделю, не меньше. Паразиты, но им тоже кушать хочется.

Наташка сидела рядышком, уткнувшись носом в мое плечо. Вот ведь, а я ее отругать собирался. Какая уж теперь ругань? Мартышка она, но мартышка любимая. И чего ее в революцию понесло, тем более в Коминтерн? Но не понесло бы, так была бы она сейчас простой эмигранткой, замужней дамой и мы бы не встретились.

— Наталья, ты бы лучше Олегу рюмочку коньяка налила, — вступила в разговор теща, поставив передо мной ароматный омлет и положив на тарелку кусок булки. (Не хрустит, между прочем.) — Ах, я и забыла, что у меня зять непьющий. А кофе не поздновато ли пить?

— Ничего, я сам за Олега лафитник выпью, — бодро сообщил тесть, наливая себе коньяк.

Я с умилением смотрел на свою семью. Надо же, старинный графский род, аристократы, а ведут себя словно простые русские люди. Андрей Анатольевич, словно запойный интеллигент, залпом опрокинул благородный напиток, крякнул, заел кусочком колбасы и спросил:

— Олег, а ты знаешь последние новости?

— Неужели вы все-таки приобрели банк?

— Банк я еще не приобрел, но мои адвокаты уже ведут переговоры. Сам понимаешь — купить банк в другой стране, не такое уж простое дело.

Про то, что купить банк непросто, я уже понял. Это дело может затянуться на полгода, а то и на год.

— Так ты и на самом деле не знаешь? — вытаращился на меня тесть. Потянувшись к бутылке, налил себе новую рюмку.

— Пап, ты бы не тянул кота за причиндалы, а сразу сказал — что за новости?

— Наталья, что у тебя за выражения⁈ — возмутилась теща. — Ну, ладно мы, но как тебе перед мужем не стыдно?

Вот так вот. И, неважно, что доченьке уже за тридцать, а получила от мамы выговор, словно гимназистка второго класса. Ладно, что не шлепок по заднице. А что такого? Моей собственной дочке тоже уже под тридцать (или больше?), но для меня она все равно осталась маленькой. По попе, конечно, бить не стал бы (один раз в жизни шлепнул — до сих пор стыдно), но сказать бы мог. Не знаю, может в той реальности у меня уже и внуки появились?